Самолет жалко. Шел 1945 год. Красная армия, переименованная за время войны в Советскую, стояла у стен Берлина. Немцы ожесточенно сопротивлялись, но это уже не те, нет, не те грозные немцы начала войны. Теперь уже у нас, а не у них, опытные грамотные командиры, смелые, закаленные в боях солдаты, мощные, точные пушки, непобедимые танки, превзошедшие даже легендарные Т-34 и быстрые, маневренные, современные самолеты, которых так не хватало в первые дни. Но почему-то этих самолетов не хватало и сейчас. В нашей авиагруппе все еще служили старенькие, видавшие виды «чайки», «ишачки», седьмые Яки. Мы знали: где-то летают на грозных Илах, а кто-то - на быстрых Лавочкиных, уже не пятых – седьмых. Кое-где летали и на ленд-лизовских Спитфайрах. Но то были не мы. Наши пилоты, хотя и храбрые, видимо считались недостаточно опытными, недостаточно опасными для противника рядовыми «кадрами», так что даже к победному концу войны не дошли до нас настоящие красавцы-самолеты. Но дело было не в этом. Дело было вот в том, что нашу тройку отправили на штурмовку заводов противника. «Пойдете на Фалькензее.» - сказали нам. И вот наши третьи МиГи с тройками эр-есов под каждым крылом, стоят в своих капонирах готовые к старту. Перед стартом тебя всегда охватывает приятное волнение, когда ты смотришь на самолеты своих товарищей. Грозные и одновременно удивительно изящные машины. И хотя на таком расстоянии трудно разглядеть, что делает пилот, но ты точно знаешь, что происходит: вот Моцарт опустил рычаг выпуска закрылок, открыл радиаторы, отрегулировал шаг винта, а вот Некст дал команду технику: «От винта!» и включил магнето. Выруливаем на полосу. Когда стоишь в ее начале – не видно конца, а сама полоса – широкая, просторная. Но это только кажется. На посадке иногда удивляешься, как можно посадить самолет на такую крохотную спичину? В наушниках – Моцарт, твердо: «Взлет!» С этого момента ты уже не принадлежишь Земле, ты разбегаешься, чтобы покинуть ее и вернуться уже после боя. А может и со всего маху треснуться в нее по прихоти тонкого, похожего на стрекозу, Мессершмитта. Мы идем на бреющем. Это когда Земля несется под тебя, сливаясь в длинные полосы, и ты боишься, что влетишь прямо в дверь вон того домика. Невольно рука сдавливает ручку, но этого делать нельзя: огромный, многотонный самолет, несущий грозное, убийственное вооружение, запряженный целой тысячей лошадей, штука на удивление нежная, с ним надо обращаться, как с любимой, и тогда он отплатит тебе тем же. Летим над лесами, полями, деревнями, окраиной Берлина, реками.. как красиво! «Точка впереди-справа! Наша высота!» - ошпаривает голос в наушниках. Заходим сзади и снизу.. Мессершмитт! Он нас не видит! Кровь стучится, как на первом свидании. И вдруг: «Отбой! Это наш. Ил-2. Ошибка вышла». Такое случается. Говорят, что сам Покрышкин сбил своего. Хорошо, что мы вовремя заметили.. А вот и Фалькензее. Самолеты взмывают горкой в небо. И сразу чувствуешь, что ты летишь, по настоящему летишь, когда отдаляется от тебя Земля, и ее стремительный бег переходит в неторопливое течение, а самолет, стремительный снаряд, красивая птица, упруго режет воздух, послушный движению руки. Ага! Вон он завод! Да это просто гигант! Новенькие самолеты, ряды вагонов, ангары, здания, трубы, даже рябит в глазах – куда же стрелять? Решаю - в ангар. Пикирую прямо на него, зенитки лупят, как сумасшедшие. Еще немножко.. Огонь! Эр-есы улетают, оставляя дымные следы. Попал! Щас выведу, рассмотрю по лучше.. Тьфу черт! Стоит! Видимо надо было сразу четыре, а то и шесть, двух ему мало. «Второй заход!» - голос в наушниках. Еще как второй заход, добью! На боевом развороте вдруг несильный толчок и БАХ! Что происходит с самолетом?? Он уже на спине! Штопор?? Может разбито крыло?! Рули на вывод! Нет, не помогает! Крылья на месте, а самолет беспомощно кувыркается, пытаясь уцепиться элеронами за воздух. Значит.. Значит - нет хвоста. Зенитки… Парашют неприятно дергает, раскрываясь. А вот и немцы – значит плен. Значит убьют, зачем им пленные? Достаю табельное, хоть немного, но все же постреляю. А жалко самолет! Очень жалко!
